Это был невысокий коренастый мужчина за сорок. Когда он говорил, то все время нервно отряхивал пестрые шорты и не отрываясь смотрел в какую-то точку на письменном столе Патрика. По-видимому, только сейчас, когда они сидели в полицейском участке, исчезновение дочери стало для них реальностью, и паника в них все нарастала. Голос Бу сорвался, и его жена, тоже маленькая и крепенькая, продолжила:
— Мы живем в кемпинге, в Греббестад. Наша Ени хотела съездить во Фьельбаку около семи с друзьями, которых она встретила. Они собирались куда-то пойти вместе, насколько я знаю, но Ени обещала вернуться не позже часа ночи. Они договорились возвращаться вместе на автобусе. — Голос Чёштин тоже сорвался, ей пришлось сделать паузу, и потом она продолжила: — Когда она не пришла домой, мы забеспокоились и пошли к девушке, которая жила по соседству, с которой они вместе уехали. Ну конечно, разбудили ее и ее родителей. Она сказала, что Ени не пришла на автобусную остановку, как они договаривались, и они решили, что она просто передумала. Тогда мы поняли, что случилось что-то серьезное. Ени так с нами никогда бы не поступила, она у нас единственный ребенок. Она никогда не забывает сказать нам, если придет поздно или что-нибудь такое. Что с ней могло случиться? Мы слышали о девушке, которую нашли на Кунгсклюфтане, но вы не думаете…
Здесь голос изменил ей окончательно, и Чёштин разрыдалась. Бу положил жене на плечо руку, безуспешно пытаясь успокоить ее; у него самого в глазах стояли слезы. Патрик был крайне обеспокоен, но изо всех сил постарался этого не показывать.
— Я не считаю, что у вас есть причины проводить подобные параллели.
«Вот дерьмо, как же это я закруглил», — подумал Патрик: он с трудом находил подходящие слова в подобных ситуациях, остро сопереживая чужому горю, хотя, в принципе, не мог себе этого позволить. И корректный сухой бюрократический тон служил Патрику своего рода психологической защитой.
— Давайте начнем с того, что вы расскажете мне о своей дочери. Итак, как вы сказали, ее зовут Ени. Сколько ей лет?
— Семнадцать, скоро восемнадцать.
Чёштин продолжала плакать, уткнувшись лицом в рубашку мужа, и на вопрос Патрика ответил Бу. Тут, как бы предваряя следующий, еще не заданный вопрос о том, нет ли у них недавно сделанной фотографии дочери, мать Ени промокнула глаза бумажной салфеткой, достала из сумочки цветную фотографию и протянула Патрику. Патрик бережно взял снимок и посмотрел на него. Типичная семнадцатилетняя девушка, слишком много косметики и вызов в глазах. Он улыбнулся родителям и попытался придать себе вид, полный уверенности.
— Милая девушка, я думаю, вы ею гордитесь.
Они оба одновременно кивнули, и Чёштин даже немного улыбнулась.
— Она хорошая девочка, хотя, конечно, в таком возрасте у них у всех свои заморочки. Она не хотела ехать с нами в этом году в отпуск в доме на колесах, хотя мы так отдыхаем вместе каждый год с самого ее детства. Но мы ее упросили и сказали, что это, наверное, будет последнее лето, которое мы проведем так, вместе, и она согласилась.
Когда Чёштин услышала сама, что она сказала насчет последнего лета, она опять заплакала, и Бу, утешая, погладил ее по голове.
— Но вы понимаете, что все это серьезно? Вы этим займетесь? Мы слышали, что должно пройти двадцать четыре часа и только потом человека начинают искать, но вы должны нам поверить: мы совершенно уверены, что что-то случилось, иначе Ени дала бы о себе знать, она не из тех девушек, которые могут наплевать на все и заставлять своих родителей сидеть и сходить с ума.
Патрик старался держать себя в руках, насколько это только возможно. Но у него перед глазами невольно вставала картина обнаженного тела Тани на Кунгсклюфтане. С некоторых пор это ему периодически виделось по ночам. Патрик поморгал, чтобы избавиться от этого видения.
— Мы не ждем двадцать четыре часа, это только в американских фильмах показывают. Но пока мы ничего точно не знаем, постарайтесь не изводить себя. Конечно, я верю вам на слово, что Ени — порядочная и послушная девушка, но все же известно, как это бывает: неожиданная встреча, забыли и про время, и про папу и маму, которые беспокоятся и на стенку лезут, ничего странного, в общем-то, обычная вещь. Но мы сразу же расспросим всех вокруг. Оставьте, пожалуйста, ваш номер телефона у Анники, когда будете уходить, и как только мы что-нибудь узнаем, я сразу же вам позвоню. И уж пожалуйста, дайте нам знать, если Ени позвонит или тем более появится дома. Будьте добры, обязательно. И не надо беспокоиться.
Когда они ушли, Патрик задал себе вопрос: а не слишком ли много он пообещал? У него возникло довольно отчетливое ощущение, и ощущение это становилось все более неприятным. Он посмотрел на фотографию Ени, лежавшую у него на столе. Можно было только мечтать и надеяться, что она просто где-то отрывается, забыв о родителях.
Патрик поднялся и пошел к Мартину. Они должны начать поиск немедленно. Если случилось самое худшее, нельзя терять ни минуты. Согласно заключению патологоанатома, Таню Шмидт мучили неделю, прежде чем убить. Маятник начал раскачиваться, неотвратимо приближаясь.
Лето 1979 года
Слепое бессонное забытье сменялось болью и темнотой. День или ночь, жизнь или смерть — все равно, ничто не имело значения. Только шаги, шаги наверху оставались единственной реальностью во тьме, где она теперь жила. Звук ломающихся костей и чей-то крик, переполненный болью и страданием. Может быть, это кричала она сама. Она этого уже не знала.