Проповедник - Страница 122

122

Патрик ответил Линде, тоже понизив голос:

— Мы с этим лучше немного погодим. Учитывая то, что происходит с Йоханом, сейчас, наверное, не самый подходящий случай.

— Не-а, вот тут ты не прав, — сказала Линда спокойно. — Вот как раз сейчас-то им, как никогда, нужны хоть какие-то позитивные новости. И можешь мне поверить: я-то уж достаточно хорошо знаю Йохана и могу говорить о том, что если их семья услышит о том, что Йоханнес был убит, а не кончал жизнь самоубийством, — для них это будет хорошая новость. И если ты им прямо сейчас это не расскажешь, тогда я сама это сделаю.

Логика хоть и женская, но железная. Патрик понял, что Линда права. Наверное, он действительно ждал слишком долго, и пора все рассказать. Уж кто-кто, а они имеют полное право знать. В знак согласия он кивнул Линде, сел и откашлялся.

— Сольвейг, Роберт, я знаю, что вы крайне негативно отнеслись к тому, что мы вскрыли могилу Йоханнеса.

Роберт ракетой взвился со стула:

— Какого хрена? У тебя что, крыша совсем съехала? Нам чё, по-твоему, щас больше заняться нечем?

— Спокуха, Роберт, ты лучше сядь, — решительно сказала Линда. — Я знаю, что он сейчас скажет. Зуб даю, тебе это надо послушать.

В полном изумлении от того, что его от горшка два вершка кузина ему приказывает, Роберт сел и замолчал. Они с Сольвейг с напряженным интересом смотрели на Патрика и ждали объяснений, почему гроб их мужа и отца выкопали из земли.

Патрик продолжил:

— Мы провели исследование останков… э-э… э-э… тела, и было обнаружено кое-что интересное.

— Интересно ему, — хмыкнула Сольвейг. — Фильтруй базар, тоже мне подобрал словечко.

— Да, вы уж меня извините, и, наверное, не самое подходящее время и место все это вам рассказывать, но, как оказалось, не было никакого самоубийства Йоханнеса, его убили.

Сольвейг потеряла дар речи и, как рыба без воды, начала впустую глотать воздух. Роберт сидел окаменев, казалось, он не в силах пошевелиться.

— Что ж ты такое говоришь, парень? — спросила Сольвейг, вцепившись в руку Роберта.

— Только то, что я сказал: Йоханнеса убили, он не совершал никакого самоубийства.

Из уже красных, заплаканных глаз Сольвейг потоком полились слезы. Все ее непомерное тело вздрагивало. Линда с довольным видом посмотрела на Патрика: это были счастливые слезы.

— Я это знала, — сказала Сольвейг. — Я всегда знала, что он ничего такого никогда бы не сделал. А все эти говорили, что он повесился, потому что был виноват в исчезновении тех девушек. Пусть они теперь все подавятся. Тот же самый, кто девчонок поубивал, он и до моего Йоханнеса добрался. Им, трепачам этим, на коленях ползать надо, прощения у нас просить за все эти годы, за все эти годы, когда мы…

— Мама, шабаш, — сказал с раздражением Роберт. Казалось, он не вполне ясно понял, что сказал Патрик. Ему требовалось время, чтобы все осознать.

— А что вы собираетесь сейчас делать, чтобы достать того гада, который Йоханнеса убил? — нетерпеливо спросила Сольвейг.

Патрик заерзал на месте.

— Ну-у, как ни прикидывай, это будет нелегко: прошло слишком много лет, и, по сути, не осталось ни следов, ни доказательств. Но, ясное дело, мы этим займемся и сделаем все возможное. Это, по крайней мере, я могу обещать.

Сольвейг фыркнула:

— Ну да, представляю себе. Если бы вы так же старались найти настоящего убийцу, как засадить Йоханнеса, с моим мальчиком ничего бы не случилось. Так что сейчас мне еще больше хочется, чтобы вы за все извинились.

И Сольвейг театральным жестом указала пальцем на Патрика. Он понял, что самое время, пока ситуация не обострилась, уносить ноги. Он быстро обменялся взглядом с Линдой, и она незаметно махнула ему рукой, показывая, чтобы он убирался. Патрик поднялся и уже на ходу попросил ее:

— Линда, если ты что-нибудь услышишь про Якоба, обещай мне сразу же позвонить — в любом случае, в любое время. Но мне кажется, ты, наверное, права: он, скорее всего, в Булларене.

Она кивнула, но в ее глазах мелькнуло беспокойство.

Они как раз заезжали на парковку у полицейского участка, когда позвонил Патрик. Мартин развернулся, и они с Ёстой поехали в Булларен. Столбик термометра опять упорно лез верх, приятная утренняя прохлада снова сменилась жарой. Мартин включил вентилятор, Ёста расстегнул воротник своей форменной рубашки с короткими рукавами.

— Черт бы побрал эту жару, когда же она наконец закончится.

— А там, на поле для гольфа, ты небось не жалуешься, — пошутил Мартин.

— Сравнил! Это же совсем другое дело, — сказал Ёста мрачно.

В его представлении два священных предмета не подлежали вышучиванию: вера и гольф. На какой-то момент Ёста пожалел о том, что рядом с ним Мартин, а не Эрнст, как обычно. Конечно, тут и говорить нечего, работать с Мартином и интересно, и продуктивно, но с Эрнстом Лундгреном — много проще. Да, у Эрнста свои заморочки, но он-то уж никогда ничего не имел против, если Ёста хотел смыться пораньше или выкроить несколько часов, чтобы походить с клюшками.

В следующую секунду перед глазами Ёсты встала фотография Ени Мёллер, и ему стало чертовски стыдно. В этот краткий миг если не прозрения, то по крайней мере полной ясности он увидел себя сварливым старым хреном и осознал, что если будет продолжать в том же духе, то закончит свои дни всеми забытый в доме для престарелых. Будет там сидеть на скамеечке, бубнить и жаловаться на то, как несправедлива жизнь. Очень реальная перспектива, когда у тебя нет детей, да и друзей настоящих, в общем-то, тоже не имеется.

— Как ты считаешь, он там? — спросил Ёста, чтобы отвлечься от своих неприятных мыслей.

122