Проповедник - Страница 115

115

— Как это «общались»? — спросил Роберт, озадаченно глядя на нее. Потом он понял. — Ага, вы, значит… О'кей… — Он усмехнулся. — Да, теперь понимаю. Ну, братан! Как, блин, романтично.

Но смех тут же застрял у него в горле. Роберт вспомнил, почему он сидит здесь, и его лицо опять потрясенно застыло.

Проходили часы, а они сидели тихо, все трое, в рядок, в тишине приемной. Они поворачивались на каждый звук в коридоре в ожидании, что вот-вот врач в белой куртке подойдет к ним и огласит приговор. Они этого не знали, но все трое молились про себя.

Когда Сольвейг позвонила рано утром, он сам удивился, с каким сочувствием встретил известие. Вражда между семьями продолжалась так долго, что эта неприязнь стала чем-то вроде второй натуры. Но когда Габриэль услышал о состоянии Йохана, все старые неурядицы перестали существовать. Йохан — сын его брата, его плоть и кровь. И это самое главное, единственное, что принималось в расчет. И все же ему показалось неестественным ехать в больницу. Он подумал, что это будет выглядеть как какой-то лицемерный поступок, и был благодарен Линде, когда она сказала, что поедет туда. Он даже оплатил ей такси до Уддеваллы, хотя обычно считал поездки на такси верхом экстравагантности.

Габриэль в растерянности сидел за своим большим письменным столом. Весь мир содрогался и шатался, все становилось только хуже и хуже. У Габриэля возникло ощущение, что приближается кульминация последних двадцати четырех часов. Якоб, которого забрали на допрос, обыск в Вестергордене, пробы крови у всей семьи, а теперь Йохан в больнице — между жизнью и смертью. Все, чему он посвятил свою жизнь, все, что он так долго выстраивал: покой, надежность и порядок, — все рассыпалось у Габриэля на глазах.

В зеркале, висящем на противоположной стене, он увидел лицо и не узнал. Он посмотрел на себя как в первый раз. Но в определенной степени так оно и было. Габриэль заметил, как он постарел за последние дни. Исчез оживленный огонек из глаз, лицо осунулось, стало озабоченным, а его обычно так тщательно причесанные волосы растрепались и потускнели. Габриэлю пришлось признать, что он разочарован в себе. Он всегда считал себя человеком, который очень рано столкнулся с трудностями и больше, чем другие, готов к тому, чтобы встретить неприятности лицом к лицу. А вместо этого оказалось, что из них двоих сильней Лаине. А может быть, на самом деле он всегда это знал, более того — может быть, и она тоже всегда об этом знала и просто позволяла ему пребывать в этой иллюзии, потому что считала, что так лучше для него. Габриэля наполнило теплое чувство, тихая любовь — то, что скрывалось глубоко внутри под его эгоцентрическим пренебрежением, но сейчас получило шанс вырваться наружу. Может быть, во всем этом плохом есть хоть что-то хорошее.

Стук в дверь прервал его размышления.

— Заходи.

Лаине неторопливо вошла, и Габриэль опять отметил, как сильно она изменилась. С лица исчезла нервозность, она больше не перебирала беспокойно руками и даже казалась выше, потому что подтянулась и перестала горбиться.

— Доброе утро, дорогая. Ты хорошо спала?

Она кивнула и села в одно из двух кресел для посетителей, которые он держал у себя в кабинете. Габриэль изучающе посмотрел на нее.

Круги под глазами Лаине не вязались с ее безмолвным ответом, хотя она проспала больше двенадцати часов. Он едва успел обменяться с ней несколькими словами, когда Лаине вчера вернулась домой после того, как забрала Якоба из полицейского участка. Она только пробормотала Габриэлю, что очень устала, и ушла в свою комнату. Что-то готовилось, что-то происходило — сейчас он это чувствовал. С того момента, как Лаине вошла в кабинет, она не посмотрела на него ни разу, да и сейчас она сидела и с преувеличенной внимательностью разглядывала носки своих туфель. Габриэль смотрел на нее с возрастающей тревогой, но сначала он хотел сообщить Лаине про Йохана. Она отреагировала с пониманием и сочувствием, но при всем этом Габриэлю все же казалось, что ей что-то мешает, что она воспринимает его слова как-то отстраненно. Ее мысли, по-видимому, были заняты чем-то настолько важным и глубоким, что даже известие об избиении Йохана не могло ее от этого отвлечь. Все лампочки тревожно замигали в голове Габриэля, сигнализируя о возможной опасности.

— Что-то случилось? Что-то произошло вчера в полицейском участке? Я вечером разговаривал с Маритой, и она мне сказала, что Якоба освободили и что полиция вряд ли…

Габриэль не очень хорошо представлял, что ему говорить дальше. Мысли сталкивались у него в голове, он пытался найти возможные объяснения и отбрасывал их одно за другим.

— Нет, Якоба теперь больше не подозревают, — сказала Лаине.

— Что ты говоришь, но это же замечательно.

Он просиял.

— Как… как вышло, что?..

Лаине сидела с хмурым лицом и по-прежнему не смотрела ему в глаза.

— Но прежде чем мы поговорим об этом, есть еще кое-что, что ты должен знать. — Она помедлила. — Йоханнес, он, он…

Габриэль нетерпеливо заерзал на стуле.

— Да, ну и что там такое с Йоханнесом? Что-нибудь насчет этого несчастного вскрытия могилы?

— Да, можно и так сказать.

Лаине опять замолчала. Габриэлю захотелось потрясти ее, чтобы она наконец поскорее сказала то, что собиралась. Потом она глубоко вздохнула, и слова полились из нее быстро, непрерывным потоком, так что он едва мог разобрать, что она говорит:

— Они рассказали Якобу, что исследовали останки Йоханнеса и обнаружили, что он не повесился, его убили.

Ручка, которую Габриэль крутил в пальцах, упала на стол. Он посмотрел на нее как на сумасшедшую. Лаине продолжала:

115