Проповедник - Страница 58

— Дела идут не очень. Лукас принял решение и из кожи вон лезет, чтобы добиться своего. То, что я встретила Густава, его только еще больше разозлило.

— А что он может сделать, у него же нет никаких оснований? Я хочу сказать — какие у него могут быть доводы утверждать, что ты плохая мать? А он сможет добиться права опеки над детьми только в том случае, если это докажет.

— Да, хотя Лукас обычно действует наверняка, и он землю носом роет, чтобы меня опорочить.

— Но твое заявление в полицию на него насчет жестокого обращения с ребенком, что бы он там ни врал, — это факт, который перевесит все остальное.

Анна не ответила, и у Эрики появилось очень неприятное подозрение.

— Да ты что, так и не заявила на него? Ты врала мне прямо в лицо, что подала заявление, а на самом деле об этом даже не думала?

Анна старалась не смотреть в глаза Эрики.

— Ответь мне, это так? Я права?

Анна ответила раздраженно:

— Да, ты права, дорогая старшая сестра, но не тебе меня судить, ты никогда не была в моей шкуре, так что ты ни хрена не знаешь, каково это — постоянно жить и бояться, что он с тобой сделает. А если бы я на него заявила, то он бы устроил за мной настоящую охоту и загнал бы меня в могилу. Я надеялась, что он оставит нас в покое, если я не пойду в полицию. Сначала ведь так оно и было, верно?

— Да, конечно, а потом все изменилось. Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал. Ну ты и задница, Анна, надо же все-таки смотреть чуть дальше собственного носа.

— Тебе легко говорить. Сидишь тут, как за каменной стеной, об этом только мечтать можно. У тебя мужик, который тебя обожает и слова тебе плохого никогда не скажет. Кроме того, у тебя денежки в банке после книги об Алекс. Тебе чертовски легко рассуждать. Ты не знаешь, что это такое — быть одной с двумя детьми и корячиться, чтобы кормить их каждый день и одевать. У тебя так все просто, так хорошо. И пожалуйста, не думай, что я дура и не заметила, как ты смотрела на Густава — как на дерьмо какое-нибудь. Ты считаешь, что знаешь все на свете, а на самом деле не знаешь ни хрена.

Анна не дала Эрике ни шанса попытаться сказать что-то в свое оправдание, а просто повернулась и чуть не бегом пустилась через площадь, катя перед собой коляску с Адрианом и крепко держа Эмму за руку. Эрика осталась стоять одна на тротуаре с комком в горле и слезами на глазах. Она стояла и думала, как могла свалять такого дурака, она ведь не имела в виду ничего плохого. Единственное, чего она хотела для Анны, так это чтобы ей было хорошо. Она это заслужила.

Якоб поцеловал мать в щеку и степенно пожал руку отцу. Они всегда поддерживали такие отношения: скорее отстраненные и корректные, чем теплые и сердечные. Наверное, довольно странно воспринимать собственного отца как чужака, но при их отношениях это становилось наиболее верным определением. Конечно, он много раз слышал истории о том, как его отец не смыкая глаз сидел днем и ночью в больнице вместе с мамой, но он слабо это помнил, словно сквозь дымку, и это не сделало их ближе. Вместо этого он сблизился с Эфроимом, которого чаще воспринимал как отца, нежели как дедушку. А после того как Эфроим спас ему жизнь, отдав ему для пересадки свой костный мозг, в глазах Якоба он обрел венец героя.

— Ты сегодня не работаешь?

Его мать выглядела встревоженной и напуганной, как обычно. В который раз Якоб задал себе вопрос: что за страхи терзали ее, какие жуткие чудовища мерещились ей за каждым углом? Всю жизнь она, казалось, балансировала на краю какой-то пропасти.

— Думаю, я поеду туда чуть позже и немного поработаю сегодня вечером. Я почувствовал, что мне надо приехать сюда: захотелось посмотреть, как вы тут. Я слышал, что они вам окна побили. Мам, почему ты мне не позвонила? Папе — это понятно, но я мог приехать очень быстро.

Лаине улыбнулась, с любовью глядя на сына:

— Я не хотела тебя беспокоить. Ты плохо себя чувствуешь, когда тебя выводят из равновесия.

Якоб не ответил, но улыбнулся мягкой терпеливой улыбкой. Она положила ладонь ему на руку:

— Я знаю, я знаю, но уж такая я есть. Сам понимаешь, меня уже не переделаешь. Старого пса новым штукам не научишь.

— Ты не старая, мама. Ты по-прежнему выглядишь как девочка.

Лаине покраснела от удовольствия. Якоб всегда знал, что ей нравится слушать комплименты, и он охотно их делал. За многие годы не слишком веселой жизни с отцом она вряд ли услышала от мужа хотя бы несколько ласковых слов. Габриэль нетерпеливо заерзал в кресле и поднялся.

— Ну так теперь, когда полиция поговорила с твоими чертовыми кузенами, будем надеяться, они присмиреют хотя бы на время.

Габриэль пошел в направлении своего кабинета.

— У тебя есть время посмотреть на мои расчеты?

Якоб поцеловал руку матери, поклонился и пошел следом за отцом. Несколькими годами раньше Габриэль начал активно посвящать сына в дела, и его обучение быстро продвигалось. Габриэль хотел быть уверенным в том, что, когда понадобится, Якоб будет полностью готов принять дела после него. К счастью, Якоб имел природные склонности к ведению хозяйства и с одинаковой легкостью разбирался и в цифрах, и в практических делах. Какое-то время они сидели, склонившись над столом голова к голове, над бухгалтерскими книгами, но потом Якоб потянулся и сказал:

— Я, наверное, схожу наверх и посижу немного в комнате дедушки, я давно там не был.

— Хм, что? Да, конечно, иди, — бросил Габриэль, погрузившийся в свой любимый мир цифр.

Якоб поднялся по лестнице на второй этаж и медленно подошел к двери слева, которая вела во флигель. Эфроим жил там до самой своей смерти. Много часов, начиная с самого детства, Якоб проводил вместе с дедом.