Проповедник - Страница 54

Солнце слепило Патрика, и он приложил руку к глазам, чтобы защититься от света. Солнечные очки он, разумеется, оставил на столе в участке.

— Привет, я из полиции. Я разговаривал с Мелани, там, у них в вагончике, и она сказала, что ты знаешь Ени Мёллер. Это так?

Парень молча кивнул. Патрик сел прямо на траву рядом с ним и заметил, что в отличие от красотки Мелани, которой все по барабану, этот парень чем-то здорово обеспокоен.

— Меня зовут Патрик, а тебя как?

— Пер.

Патрик приподнял бровь и выразительно посмотрел на Пера, давая понять, что ждет продолжения.

— Пер Туршун.

Он довольно нервно вырывал из земли травинки, крутил в пальцах, ронял и рвал следующую. Не глядя на Патрика, Пер сказал:

— Я виноват. Это я виноват, что с ней что-то случилось.

Патрик вздрогнул от неожиданности:

— Что ты имеешь в виду?

— Она из-за меня пропустила автобус. Мы встречались здесь каждый год с самого детства и все лето проводили вместе. Но потом она познакомилась с этой макакой Мелани, ну и начала тусоваться вместе с ней. Я только и слышал: «Мелани то, Мелани сё», «Мелани говорит», «Мелани считает», а по-моему, эта Мелани просто дура набитая. Раньше с Ени можно было поговорить о важных вещах, по-настоящему важных, а теперь только про тряпки и косметику, ну и прочее дерьмо. И она стала меня стесняться и не говорила ей, что мы встречаемся, потому что Мелани сказала, что я жердь облезлая или что-то такое.

Он продолжал драть траву и, пожалуй, даже увеличил темп, и перед ним образовалось что-то вроде маленькой копны. В воздухе висел сильный, аппетитный запах еды, жарящейся на гриле, и когда Патрик вдохнул его, у него зычно заурчало в животе.

— Девчонки в таком возрасте все одинаковые. Это пройдет, я тебе обещаю. Они переживают этот период и потом снова становятся похожими на людей. — Патрик улыбнулся, но потом опять посерьезнел: — Но все-таки что ты имел в виду, когда сказал, что это твоя вина? Ты знаешь, где она? Потому что, если это так и ты знаешь, учти, что ее родители с ума сходят, они очень беспокоятся…

Пер замотал головой:

— Нет, я понятия не имею, где она. Я знаю только, что с ней, должно быть, случилось что-то очень плохое. Она бы никогда не сбежала вот так. И потом — ее, наверное, подвезли…

— Подвезли? А куда? Когда это было?

— Я поэтому и говорю, что я виноват. — Пер очень тихо, но очень отчетливо произносил слова, словно растолковывал ребенку. — Ну, мы немного с ней поцапались, как раз перед тем, как ей идти встречаться с Мелани на автобусной остановке. Я ей прямо так и сказал, что мне с ней очень хорошо, что мне с ней очень нравится и мне наплевать, что там думает и что говорит эта мартышка Мелани. Так прямо все и выложил, что думал. Похоже, ей меня стало жаль, она ничего не возразила, просто стояла молча и слушала, а потом сказала, что уже опоздала на автобус и теперь ей придется ловить попутку во Фьельбаку. Сказала и ушла.

Пер оторвал взгляд от своей травяной кучки и посмотрел на Патрика, нижняя губа его дрожала. Он изо всех сил старался удержать себя в руках и не расплакаться здесь, посреди кемпинга.

— Поэтому я и говорю, что это моя вина. Если бы я не начал с ней ссориться из-за полной, в общем-то, ерунды, то вся эта чертовщина не случилась бы. Она бы успела на автобус, и все было бы нормально. А так она нарвалась на какого-то психопата, который ее подвозил, и я в этом виноват.

Последнюю фразу Пер почти прокричал, но его голос неожиданно сорвался на фальцет. Патрик покачал головой и сказал сочувственно:

— Нет, ты не виноват, и мы пока еще не знаем, действительно ли что-то случилось. Пока мы только пытаемся узнать, где она. Кто знает, может быть, она выйдет из следующего автобуса и вернется домой как ни в чем не бывало.

Патрик слышал сам, как фальшиво и неубедительно звучат его слова. Ему казалось, что беспокойство, которое он видит в глазах парня, не менее ясно читается и в его собственных. Всего в сотне метров от них в своем вагончике томились родители Ени Мёллер и ждали дочь. Патрик чувствовал где-то внутри леденящую уверенность: Пер прав, и случилось самое худшее — кто-то наложил свою лапу на Ени, кто-то явно с недобрыми намерениями.

Якоб и Марита уехали на работу, отправив детей к дневной маме. Линда ждала Йохана. В первый раз у них было свидание здесь, в доме в Вестергордене, а не на сеновале. Линда находила это захватывающим. Мысль о том, что они будут заниматься любовью в доме ее брата, приятно будоражила ее. Но когда она посмотрела на лицо Йохана, на то, как тот оглядывается вокруг, оказавшись внутри дома, Линда поняла, что у него совсем другие чувства.

Он не был здесь с тех самых пор, когда им пришлось оставить Вестергорден сразу же после смерти Йоханнеса. Неуверенными, осторожными шагами Йохан бродил по дому: сначала он побывал в гостиной, потом на кухне, даже зашел в туалет. Казалось, он жадно впитывает в себя каждую деталь. Линда ходила по дому следом за Йоханом.

— Ты тут был очень давно.

Йохан кивнул и провел рукой по краю каминной полки в гостиной.

— Двадцать четыре года назад. Мне было всего пять лет, когда мы уехали отсюда. Как я вижу, Якоб многое сделал в доме.

— Да, должна сказать, что для него это довольно типично: он и плотничает, и столярничает, и красит, — у него все должно быть идеально.

Йохан ничего не ответил. Ему казалось, что он попал в какой-то другой мир. Линда уже начала немного жалеть, что пригласила его домой. Она всего лишь надеялась покувыркаться с ним в кровати и совсем не намеревалась сопровождать его в экскурсии по горестным детским воспоминаниям. Она хотела от Йохана подтверждения своей неотразимости, а этот печальный, глубоко задумавшийся, как-то сразу повзрослевший мужчина, казалось, ее вовсе не замечал.