Проповедник - Страница 46

— Я слышал, что ты, Сольвейг, вчера тоже нанесла небольшой визит в усадьбу и угрожала ее хозяевам. Тебе есть что сказать по этому поводу?

Вопрос задал Ёста, и трудно было понять, кто удивился больше заговорившему немому: Патрик или братья-разбойники. Сольвейг заржала на редкость вульгарно. «Да, — подумал Патрик, поглядев на братьев, — вот откуда упали яблочки».

— Так, значит, они утверждают, что я им угрожала. На самом деле я сказала ему только то, чего он заслуживает. Это Габриэль сделал из моего мужа убийцу, он на него показал. Он его убил. Это все равно что он сам у него на шее веревку завязал.

Лицо Роберта дрогнуло при упоминании обстоятельств смерти его отца. Патрик знал, что именно Роберт нашел отца повесившимся, он прочитал об этом в старых газетах.

Сольвейг напыщенно продолжала свою обвинительную речь:

— Габриэль всегда ненавидел Йоханнеса, завидовал ему с самого детства. Йоханнес имел все, чего никогда не мог получить Габриэль, и тот это знал. Эфроим благоволил Йоханнесу, и я его очень хорошо понимаю. Конечно, нельзя «разделять чад своих», но попробуй их не разделять, когда Габриэль холоден как рыба, а Йоханнес полон жизни. Я это знаю лучше всех, потому что была сначала помолвлена с одним, а потом с другим. Ничто на свете не могло разгорячить Габриэля, всегда такого корректного, сдержанного; он говорил, что подождет до нашей свадьбы, а мне это на нервы действовало. А потом появился его брат, я на него поглядела и поняла, что он совсем из другого теста. Это точно, я не ошиблась. Как он меня валял, чего он только со мной не выделывал, я его руки чувствовала сразу везде — прямо фокусник. Я потом так прямо вся и млела, стоило лишь его увидеть.

Сольвейг захихикала, глядя перед собой невидящим взглядом, вернувшись в жаркие ночки своей юности.

— Ну, мамаша, ты даешь, ты б заткнулась, что ли.

Оба сынка глядели на свою родительницу с нескрываемым отвращением, их явно тошнило от деталей амурных кувырканий своей мамаши. У Патрика возникла кошмарная картина голой Сольвейг, сладострастно резвящейся в любовных играх, и он энергично потряс головой, чтобы избавиться от этого наваждения.

— Значит, когда я услышала про убитую девушку и о том, что вы нашли Сив и Мону, я и пошла сказать ему все, что я о нем думаю. Что из чистой зависти и злобы он разрушил жизнь Йоханнеса, мою и мальчиков, но теперь наконец вышла правда наружу, и все люди ее узнают, им станет стыдно, что они слушали Каина, а Габриэль будет гореть в аду за свои грехи.

Сольвейг уже распалилась примерно до того же градуса бешенства, что и накануне, и Йохан похлопал ее по руке, одновременно успокаивая и предостерегая.

— Да, но независимо от причин нельзя набрасываться на людей и им угрожать, а тем более — кидать камни в окна.

И Патрик очень выразительно посмотрел на Роберта и Йохана, ясно давая им понять, что ни на секунду не поверил рассказу их матери о том, что семейка провела весь вечер вместе перед телевизором. Они знали, что он знал. Для братьев это означало еще и то, что Патрик постарается не упускать их из вида. Они что-то промямлили в ответ. На щеках Сольвейг от злости выступили красные пятна, она явно проигнорировала попытку Йохана утихомирить ее.

— И что касается этого дела, не только Габриэлю следует сгореть от стыда. Когда мы получим официальное извинение от полиции? Это ведь полиция приперлась в Вестергорден, все перевернула и все обшарила, и моего Йоханнеса запихнули в полицейскую машину и увезли на допрос. Так что полиция не меньше Габриэля виновата, вы вместе довели его до смерти. Настало время просить за это прощения.

Свершилось небывалое, и Ёста заговорил во второй раз:

— Сначала мы толком, как положено, разберемся, что же случилось с тремя девчушками, а потом и поглядим, кто перед кем извинится. А до тех пор, пока мы не поставим точку в этом деле, веди себя, Сольвейг, по-людски, вот что я тебе скажу.

Решительность и твердость в голосе Ёсты открыла в нем для Патрика какую-то совершенно неведомую сторону. Потом, когда они уже сидели в машине, Патрик спросил заинтересованно:

— Вы что, с Сольвейг знаете друг друга?

Ёста хмыкнул:

— Ну, как сказать — знаем: она одних лет с моим младшим братом и в детстве часто прибегала к нам домой. А потом, когда она подросла и похорошела, то Сольвейг знали все. Больше такой красотки во всей округе было не найти. Сейчас, конечно, глядя на нее, в это почти невозможно поверить. Да, чертовски жаль, что все так вышло и жизнь зло пошутила и над ней, и над сыновьями. — Ёста с сожалением покачал головой. — Я совсем не могу обещать ей, что она окажется права и Йоханнес умер безвинно. Мы до сих пор ничего не знаем.

С видимым огорчением Ёста стукнул себя кулаком по колену. Патрик подумал, что, похоже, медведь проснулся после долгой спячки.

— Ты обзвонишь тюрьмы, когда мы вернемся обратно?

— Да-да, я же сказал. Я старый, но еще не в маразме и могу понять приказ с первого раза. И не салага, у которого молоко на губах не обсохло.

И Ёста мрачно уставился вперед, глядя на дорогу. «Да, ни фига себе, — подумал Патрик устало, — а ведь нам еще работать и работать».

Неторопливо, потихоньку наступила суббота. Эрика наконец дождалась: Патрик был дома. Он обещал, что освободится на выходные, и теперь они плыли через шхеры на катере. Им повезло, и они нашли почти такой же катер, какой принадлежал Туре, отцу Эрики, — единственный тип катера, который ей по-настоящему хотелось иметь. С парусом у нее толком никогда ничего не получалось, хотя она и занималась в яхт-клубе, а что касается пластиковых моторных лодок, то да, конечно, они быстроходнее, но куда им торопиться?