Ему повезло, и он нашел место для парковки на Планарна возле ресторана «Бадрес» и прошел пешком последние сто метров. Движение летом на Нурахамнгатан было односторонним, но он тут же наткнулся на трех идиотов, которые, очевидно, не умели читать и не видели дорожных знаков. Поэтому Патрику пришлось вжаться в стену, когда они протискивались по улице против движения. Конечно, это оказались туристы, и, судя по всему, их принесло из каких-то неимоверно ухабистых дебрей, потому что ехали они в большом полноприводном джипе. Такие машины пользовались колоссальной популярностью среди дачников, и Патрик посмотрел на номер. Да, пересеченной местностью с отсутствием дорог, где без джипа никак не обойтись, оказался Стокгольм.
У Патрика появилось желание остановить парней, показать им полицейский значок и зачитать права, но он сдержался. Если он будет отчитывать приезжих за все нарушения, то у него не хватит времени ни на что другое. Патрик нашел нужный дом. Белый дом с синими рамами стоял слева, прямо напротив ряда красных строений у воды, которые придавали Фьельбаке ее характерный силуэт. Возле дома стоял его владелец и вытаскивал из багажника желтого «Вольво V 70» две здоровенные сумки. Или, правильнее сказать, пожилой господин в двубортном пиджаке с кряхтением и проклятиями корячился с непомерными сумищами, а стоящая рядом низенькая, сильно накрашенная тетка размахивала руками и давала ему ценные указания. Они оба были загорелыми до черноты, так что, не будь лето таким жарким, Патрик мог бы предположить, что они приехали откуда-нибудь из-за границы. Но теперь, нынешним летом, такого же эффекта можно добиться и здесь, во Фьельбаке.
Он подошел поближе, помедлил и потом покашлял, чтобы привлечь их внимание. Оба остановились и посмотрели на Патрика.
— Да?
Патрик отметил, что у Гун Струвер неприятный резкий голос и в лице есть что-то вульгарное.
— Меня зовут Патрик Хедстрём, я из полиции. Не мог бы я с вами переговорить?
— Наконец! — Ее ручки с ярко-красным маникюром взлетели вверх, и Гун закатила глазки. — Сколько можно ждать, я не понимаю, за что мы платим, куда идут наши налоги? Все лето мы твердили о том, что чужие ставят свои машины на нашу парковку, но нам даже не удосужились ответить — ни слова. Так вы наконец решили разобраться с этим безобразием? Мы вообще-то заплатили кучу денег за дом и считаем, что у нас есть право пользоваться нашей парковкой. Или, может быть, мы хотим слишком многого?
Она подбоченилась и выжидательно вперила взгляд в Патрика. Позади Гун стоял ее муж и, судя по его лицу, хотел провалиться сквозь землю. По-видимому, он считал, что раздувание из мухи слона зашло слишком далеко.
— Я вообще-то пришел к вам не для того, чтобы разбираться с парковкой. Для начала позвольте задать вопрос: вас до замужества звали Гун Лантин? И еще: была ли у вас дочь по имени Сив?
Гун немедленно умолкла и прижала руку ко рту. Этот жест все сказал Патрику. Муж Гун нарушил немую сцену и показал Патрику в сторону дома, дверь которого он открыл заранее, чтобы вносить сумки. Оставлять вещи на улице показалось Патрику несколько опрометчивым, он прихватил парочку и вместе с Ларсом пошел к дому. Гун семенила впереди.
Они сели в гостиной. Гун и Ларс устроились рядышком на диване, а Патрик — напротив, в кресле. Гун вцепилась в Ларса, но казалось, что он похлопывает ее по плечу как-то механически, только потому, что того от него требует ситуация.
— А что же такое случилось? Что вы узнали? Прошло больше двадцати лет, что могло выясниться спустя столько времени? — нервно тараторила Гун.
— Я бы хотел подчеркнуть, что у нас еще нет полной уверенности, но очень и очень вероятно, что мы нашли Сив.
Рука Гун взлетела вверх, она прижала ее к горлу и в кои-то веки потеряла дар речи. Патрик продолжал:
— Мы сейчас ожидаем официального заключения патологоанатома, но, судя по всему, это Сив.
— Но как, где?.. — Она задавала те же вопросы, которые Патрик слышал раньше от Альберта.
— На Кунгсклюфтане найдена мертвой молодая женщина, на том же самом месте обнаружены останки Моны Тернблад и, очевидно, Сив.
Как и раньше Альберту Тернбладу, Патрик объяснил, что, по-видимому, девушек привезли туда мертвыми и что полиция сейчас делает все возможное, чтобы найти преступника.
Гун спрятала лицо на груди мужа, но Патрик заметил, что она рыдает с сухими глазами. У него появилось впечатление, что ее горе не более чем нарочитая игра, рассчитанная на галерку, и это ощущение было совершенно ясным. Когда Гун оторвалась от мужа, она первым делом достала из сумочки зеркальце и стала изучать свое лицо, чтобы убедиться, что с макияжем все в порядке. Потом спросила Патрика:
— А что будет теперь? Когда мы сможем забрать останки моей бедной, несчастной Сив? — Не дожидаясь ответа, она повернулась к мужу: — Мы должны устроить настоящие похороны моей бедной любимой дочери, Ларс. Мы устроим поминки с закусками и кофе в банкетном зале Гранд-отеля. Нет, лучше настоящий ужин из трех блюд за столами. Как ты считаешь, может быть, нам пригласить…
Гун назвала имя одного из местных шишек, который, как знал Патрик, владел домом дальше по улице. Гун продолжала:
— Я наткнулась на его жену в магазине Евы в начале лета, и она сказала, что при случае мы обязательно должны встретиться. Надо будет обязательно их пригласить.
Она оживилась, полностью захваченная перспективой, это ясно звучало в ее голосе. Между бровей мужа Гун появилась неодобрительная морщинка. Патрик тут же вспомнил, где раньше слышал эту фамилию. Ларс Струвер основал одну из самых крупных сетей продуктовых магазинов Швеции, но сейчас, если Патрик правильно понял, он ушел на пенсию, и его торговую империю купил какой-то иностранный бизнесмен. Ничего удивительного, что они могли позволить себе такой дом, и не только. Этот малый был хорошо упакован. У него в загашнике — миллионы и миллионы. С конца семидесятых годов, когда мать Сив жила в маленьком домике с дочерью и внучкой, она сумела выплыть наверх и нашла свое место под солнцем.