Якоб поднял руки к небу, и все собравшиеся одновременно воскликнули: «Аллилуйя!» Лица их светились счастьем и убежденностью. Марита тоже подняла руки к небу и благодарила Господа. Слова Якоба заставили ее забыть трудности последних недель. Она верила в Якоба, и она верила в Бога. И если только они будут вместе, ничто не сможет повредить им.
Когда Якоб через некоторое время закончил службу, вокруг него собралась толпа. Все хотели подойти к нему поближе, поблагодарить и выказать свое уважение. Все, казалось, стремились дотронуться до Якоба и так, через прикосновение, получить и унести с собой часть его спокойствия и убежденности. Всем была нужна частица Якоба. Марита держалась позади и с восторгом осознавала, что Якоб принадлежит ей. Иногда она спрашивала себя и со стыдом признавалась, что, наверное, грешно чувствовать такую признательность за то, что она владеет своим мужем, за то, что так желала для себя каждую частицу его. Но она всегда быстро отметала от себя эти мысли. Не может быть сомнений: в том, что они вместе, — воля Господа. А значит, в этом не может быть ничего плохого.
Когда толпа вокруг Якоба стала редеть, она взяла детей за руки и подошла к нему. Марита слишком хорошо знала Якоба. Она видела, что тот порыв и энергия, которые наполняли его во время молитвы, угасали, и сейчас в его глазах проглядывала усталость.
— Пойдем, давай поедем домой, Якоб.
— Не сейчас, Марита, мне еще кое-что надо сделать.
— Нет ничего такого, что нельзя оставить на завтра.
Якоб улыбнулся и взял ее за руку.
— Как обычно, ты права, моя умная женушка. Я сейчас возьму вещи у себя в кабинете, и тогда мы поедем.
Они повернулись и пошли к дому, когда увидели, что к ним направляются двое мужчин. Сначала они не поняли, кто это, потому что солнце светило им прямо в глаза, но когда посетители подошли ближе, Якоб их узнал и раздраженно промычал:
— Ну а сейчас-то вам что надо?
Марита непонимающе переводила взгляд с Якоба на мужчин, но потом решила, что, судя по тону Якоба, это полицейские. Она с ненавистью посмотрела на тех, кто так назойливо досаждал Якобу и семье последнее время.
— Нам бы хотелось поговорить с тобой, Якоб.
— Да что, в конце концов, я еще могу добавить к тому, о чем мы говорили вчера? — Он вздохнул. — Ну да ладно, что угодно, лишь бы это поскорее закончилось. Пойдемте в мой кабинет.
Полицейские продолжали стоять. Казалось, их что-то беспокоило, и они, не сговариваясь, посмотрели на детей. Марита почувствовала тревогу и инстинктивно прижала детей к себе.
— Не здесь, мы бы охотно поговорили с тобой там, в участке.
Говорил один полицейский, тот, что помоложе. Пожилой стоял чуть в стороне и с очень серьезным лицом внимательно рассматривал Якоба. Страх сжал сердце Мариты. Действительно приближались силы зла, точно так, как Якоб сказал в своей проповеди.
Лето 1979 года
Она знала, что другая девушка ушла. Сидя в темноте у себя в углу, она услышала ее последний вздох. И, сложив руки, она страстно молила Господа принять ее подругу в Его милостивые объятия. Она ей даже завидовала. Завидовала, потому что та получила избавление.
Девушка уже была здесь, когда она оказалась в этом аду. Сначала страх совершенно затопил ее, но руки той девушки, ее теплое тело послужили ей настоящей опорой. И в то же время она никогда не сочувствовала ей. Борьба за выживание заставляла их держаться вместе и в то же время порознь. В ней еще сохранялась надежда, а у той девушки — нет. И она чувствовала, что иногда ненавидела ее за это. Как она могла позволить надежде уйти? На протяжении всей своей жизни она всегда для себя знала, что любая, даже невозможная ситуация имеет свое решение. Почему в этом случае должно быть по-другому? Она видела лица папы и мамы, и ее утешала уверенность в том, что они непременно скоро ее найдут.
Та другая девушка была несчастной. У нее не было любви. Она поняла, кто она, тут же, как только почувствовала ее теплое тело в темноте. Но они никогда не говорили друг с другом о жизни там, наверху, и по молчаливому соглашению не называли друг друга по имени. Не здесь, где им приходилось нести такое бремя. Но та девушка часто говорила о своей дочери, и только тогда в ее голосе появлялась жизнь.
Свести вместе руки, чтобы помолиться за ту, которая ушла, потребовало нечеловеческих усилий. Ни руки, ни ноги ей больше не подчинялись, но она собрала последние силы, все, что остались, и, призвав всю свою волю, все-таки смогла свести вместе изувеченные руки, сложив их во что-то похожее на молитвенный жест. Она упрямо и терпеливо ждала в темноте, наполненная своей болью. Самое главное сейчас — ждать. Мама и папа ее найдут. Скоро…
Якоб с раздражением согласился.
— Да, я поеду с вами в участок, но на этом все должно закончиться. Вы меня слышите?
Краем глаза Марита заметила, что к ним подходит Кеннеди. Она всегда чувствовала к нему неприязнь: в его глазах сквозило что-то отталкивающее, что моментально сменялось обожанием, когда он смотрел на Якоба. Но Якоб осудил ее, когда она рассказала ему, что чувствовала. Кеннеди — несчастное дитя, которое наконец начало обретать мир в себе. То, в чем он сейчас нуждается, — это любовь и понимание, а не подозрительность. Но в действительности беспокойство так ее никогда и не оставило. Предупреждающий жест Якоба вынудил Кеннеди неохотно отойти обратно к дому. Марита подумала, что он похож на сторожевого пса, который хочет уберечь своего кормильца и хозяина.
Якоб повернулся к ней, взял ее лицо в ладони и начал сбивчиво говорить: